Почему кризис 2015 года совсем не похож на кризис в 2008

О кризисе в российской экономике один из самых авторитетных российских экспертов в области развития бизнеса Сергей Макшанов предупреждал еще в 2013 году. В начале 2014 года он говорил о негативном влиянии событий на Украине на экономику России и скорой девальвации рубля. О жизни российского бизнеса в 2015 году, и о том, почему кризис 2015 года совсем не похож на кризис в 2008, Сергей Макшанов рассказал в специальном интервью изданию «Деловой Петербург».

Сергей Иванович, в начале дека­бря вы говорили о том, что до но­вого года в российской эконо­мике должно произойти нечто, что даст бизнесу понимание те­кущей ситуации. 16 декабря ЦБ повысил ставку до 17 %, и рубль рухнул. Это и есть то самое, что должно было дать это пони­мание?

— И я, и аналитики нашей компа­нии говорили, что создать контур сегодняшней ситуации будет слож­но. Мы видим большое количество развилок развития ситуации в бу­дущем. Ситуация по степени вариа­тивности напоминает перевернутую елку, большинство значимых факто­ров удовлетворительному прогно­зированию не подвержены. Мы ис­ходим из того, что при высокой ве­роятности неожиданных событий раньше второй декады февраля ожи­дать прояснения ситуации не прихо­дится. В феврале–марте будет боль­ше понимания, и бизнесу нужно задуматься о необходимости кор­ректировки стратегии, проанали­зировать, что менять. Повышение ключевой ставки — событие, которое многое проясняет, дает ответ на во­прос: что будет делаться, чтобы си­туацию оздоровить. Существенных изменений в принципиальных под­ходах к условиям ведения бизнеса в России пока не происходит, значит, ситуация продолжит двигаться в не­желательном направлении.

И что будет происходить?

— Если задуматься о значимости факторов, которые сегодня влияют на ситуацию, то самый сильный, из­меняющий конъюнктуру, — это цена на нефть. Я бы оценил его вес в 40 %. Второй по силе фактор — это небла­гоприятные условия для инвесторов и неблагоприятный бизнес–климат (30 % веса). А третий — последствия санкций. Все усложняется еще и тем, что мировая экономика не торопит­ся расти и никакого поддерживаю­щего спроса с ее стороны в 2015 году не ожидается (кроме металлургии, удобрений и ряда технологических продуктов и сервисов — в атомной энергетике, оптике).

Цена на нефть снижается. Мы считаем, что стоит ориентировать­ся на цифру $ 40 за баррель: имен­но на этой цифре может остановить­ся падение, но это вовсе не значит, что все быстро развернется обратно в рост. Цена $ 40 — это порог, при котором добыча сланцевых углеводо­родов становится, по расчетам са­мих производителей, экономиче ски нецелесообразной. Нужно учесть, что часть нефти, в том числе слан­цевой, уже оплачена: мы видим це­ны, по которой ее уже купили. Сегод­ня мы можем только следить за раз­витием событий.

Как вы оцениваете действия ЦБ по повышению ставки?

— Да, это действие ЦБ может иметь определенный смысл, например сде­лать стратегии спекулянтов более предсказуемыми. Наверное, какая-то польза от этого есть. Если гово­рить про снижение инфляции, то это несвязанные вещи, у нас природа инфляции не имеет никакого отно­шения к этой ставке. Инфляция обус­ловлена постоянным ростом тари­фов монополистов и платы за неэф­фективное управление (коррупцион­ная рента). Тарифы и рента продол­жают расти. Этот факт, к сожалению, не дает нам сигнала об однознач­ном, ясном и твердом движении к со­зданию лучшего инвестиционного и бизнес-климата. Ситуация, связан­ная со сдвигом экономики в рецес­сию, пока остается. Может ли она из­мениться? Однозначно да. При двух условиях. Первое — издается указ, распоряжение, закон, как угодно на­зовите, в котором инвесторам и биз­несу говорят о конкретных действи­ях поддержки и специальных усло­виях: теперь будет так, и так будет долго. А самое главное — начинают­ся действия лиц, имеющих масштаб­ные полномочия. Через 8–10 месяцев мы увидим другую ситуацию. Здесь нужно понимать, что все эти курсо­вые танцы — это движение капи­тала. Капитал бежит из России, бе­жит от рубля. Большинство из нас не сомневаются в будущем процве­тании и своей страны, и российской экономики, но мы отдаем себе отчет, что для этого должно начаться по­следовательное движение, и ему ма­ло помогает паника.

Мы не ждем легкой ситуации в 2015 году. Во-первых, экономи­ка начала смещаться в рецессию еще до всяких санкций, при высо­ких ценах на нефть. Во-вторых, ког­да нефть поехала вниз, этот процесс принял с ходу такой вот оборот, по­тому что цены на нефть сильно вли­яют на нашу экономику. В 2004 го­ду весь объем российского экспорта был равен $ 204 млрд. Весь. Вместе с нефтью, рудой, газом, лесом, вклю­чая товары и услуги. В 2013 году весь несырьевой российский экспорт без нефти, без газа равен $ 238 млрд. Еще 10 лет, и мы перестанем быть территорией, которая «трясется» из-за нефти. То есть мы в эту сторону движемся и сейчас. Но движение это тормозится, заметное количество ин­вестиционных проектов не запусти­лись в 2014 году не потому, что пры­гала нефть, а из-за действий власт­ных структур, бюрократии разного уровня, которая есть во всех регио­нах, и это хуже любых санкций.

Вы говорили, что надо изменить инвестиционный климат. Россий­ский президент периодически за­являет: не будем бизнес трогать столько-то лет, прекратим под­нимать налоги.

— Когда мы говорим об однознач­ных и ясных шагах, это означает, что принимается закон и что он ис­полняется. Например, для инвес­тора, который входит в россий скую экономику суммой от 5 млн евро, есть конкретные привилегии — он энное количество лет не платит на­лог на прибыль, у него есть особый статус и возможности, право его частной собственности гарантиру­ется. И никак иначе. Аналогично ре­шения и действия регулятора могут повлиять на бизнес-климат. Важно, чтобы правила игры не менялись. В 2014 году в России половина биз-несов занимались тем, что «отписы­валась» и «отбояривалась» от прове­ряющих инстанций, хотя обещали «не кошмарить бизнес».

И еще один момент. Не было ин­формации со стороны властей о мас­штабных программах снижения за­трат на бюрократический механизм, который неэффективен. Более того, представители бюрократии имеют максимальные привилегии бизнеса, а это дорога в преисподнюю.

В чем схожесть и разница между кризисом 2008-го и этого года?

— Схожести почти нет, в 2008 году основная причина кризиса — оста­новка мировой экономики. Собствен­но, она и сейчас еще не запустилась в полную силу. Российская эконо­мика шла вперед в 2008 году отлич­ным темпом. Климат и общая ситу­ация с регулятором давали возмож­ность всем расти. Но именно в силу того, что российская экономика бы­ла еще недостаточно диверсифици­рована, кризис затронул РФ в полной мере. Схожесть нынешней ситуации с 2008 годом в том, что тогда тоже была коррекция цен на нефть, толь­ко она была еще сильнее. В осталь­ном ситуация другая. Был неограни­ченный доступ к деньгам с финансо­вых рынков развитых стран, и у нас не было существенных обремене­ний по целому ряду отраслей. Не ис­пытывали на прочность в 2008 году банковский сектор, ретейл, рынок не­движимости и пр. Сейчас ключевые причины кризиса внутренние, и они совпали с частичной изоляцией Рос­сии от заимствований в мире. Миро­вого спроса не будет, и возможнос­ти создать благоприятные условия для выхода из ситуации пока нет. Ситуация, я считаю, будет сложнее, чем 6 лет назад. И пока мы не видим признаков, что может развернуть нефть в другую сторону. К сожале­нию, усиливается тренд на ужесто­чение запретительных антироссий­ских санкций, что не будет способ­ствовать выходу из рецессии.

Несмотря на все, что сказано, в каких отраслях вы все-таки ви­дите потенциал?

— Впереди планеты всей, конечно, фармацевты. Потому что они уже ус­пели сделать инвестиции в ряд про­ектов (новые производства по миро­вым стандартам, исследования и ис­пытания новых препаратов и ма­териалов), рост этой отрасли про­должается. Потенциал есть в сфере производства и продажи продоволь­ственных товаров. Эта отрасль сей­час показывает рост: плюс 24 % — сы­роделы, плюс 16 % — производители мяса. Для многих открыт вопрос им-портозамещения. Это то, что требует инвестиций, а инвестировать нечего, дешевых и долгих денег нет.

Есть потенциал роста у информа­ционных технологий, сферы теле­коммуникаций. Там компании будут продолжать расти, я очень радуюсь тому, что происходит. Другое дело, что им тоже пообещали изменить условия. То есть у них были префе­ренции, но им сказали: может, хва­тит?

Отрасли, у которых нет потенци­ала, — что им делать?

— Мы ожидаем изменения при­роды мирового спроса к 2018 году. Это означает, что к этому моменту на рынке начнут массово появляться товары и услуги, которые будут про­изведены по технологиям 6-го тех­нологического уклада. Их объемы уже сейчас растут. Впереди планеты всей 3D-принтинг. И развивающиеся вместе с ним материалы — железо, пластик и т. п. Мировая экономика будет разворачиваться в рост и, ес­тественно, поддержит Россию. Но фо­кус в том, что у нас сегодня боль­шинство отраслей работает на тех­нологиях, не имеющих пока шансов конкурировать с 6-м технологичес­ким укладом. Рекомендация одна: подключаться к движению, а оно, без­условно, инвестиционно емкое. Ина­че не сможем в полной мере участво­вать в этом празднике жизни. По по­воду потенциала еще шикарные воз­можности у частной медицины, она растет быстрее, чем сыр.

Сегодня экономика страны вы­нужденно разворачивается на Восток. Есть ли риски такого разворота?

— Любые виды партнерства и от­сутствие сильной зависимости де­лают экономику более сбалансиро­ванной. Задача именно в том, что­бы были соблюдены интересы и ба­ланс, потому что, если мы везде бу­дем работать, преимущественно обменивая сырье на что-то более высокотехнологичное, ничего пут­ного не получится. В декабре рас­пространился слух о том, что Китай может отказаться от взаиморасче­тов рублями с аргументом: «рубль — слишком нестабильная валюта». Официальных подтверждений это­му пока не последовало, но слух ма­лоприятный. Возможность таких взаимо расчетов была огромным твердым плюсом для нашей эконо­мики. Еще один несомненный плюс взаимодействия — будут расти ком­петенции: это другая бизнес-среда, это рынки, воспитанные на том, что­бы отстаивать свои интересы, и мы можем подучиться у них этому.

Можно ли как-то нивелировать минусы этого разворота?

— Я не вижу особых минусов, кро­ме одного — приоритет Китаю. Со­трудничество с Японией, Южной Ко­реей, которые технологически бо­лее продвинуты, принесет нам больше пользы. Это ни в коей мере не «или… или...», это «и… и…». А при­оритет все тот же — взаимный вы­игрыш. Накачивать нефтью и газом Китай хорошо, но совместное пред­приятие по синтезу какого-то лекар­ства с Южной Кореей — это, на мой взгляд, гораздо более дальновидно.

Какую стратегию развития на 2015 год вы рекомендовали бы петербургскому бизнесу, учиты­вая особенности городской эко­номики?

— Петербург — это растущий «хаб» по всем видам трафика. И, кроме то­го, он находится в непосредственной близости от Финляндии. Я бы раз­вивал трансграничный адекватный поток, потому что не все российские территории имеют возможность та­кого логистического трансформера (и морской, и речной, и авиа–, и ав­томобильный, и железнодорожный трафик). К тому же рынок ЕС более конкурентный, он будет стимулиро­вать российские, петербургские ком­пании к росту. В России есть хоро­шие примеры новой индустриали­зации в регионах: хорошо известен опыт Калуги по привлечению ин­вестиций, сейчас ускоряются Самар­ская и Московская области, впереди (2018-й) чемпионат мира по футболу. Возможность есть у тех, у кого уже есть мощности: оседлать импорто-замещение и воспользоваться куль­турными и логистическими пре­имуществами, которые у Петербурга есть. В Ленинградской области мно­го мест, где производств почти нет. И отчасти причина тому — сущест­вующий там бизнес-климат.

В чем, по вашему мнению, госу­дарство должно изменить свою стратегию взаимодействия с биз­несом?

— Бизнесу (кроме агросектора, вен­чурных и инфраструктурных про­ектов) не нужна помощь, субсидии. Ему нужно перестать мешать. И сде­лать это однозначно, для чего нуж­ны твердый однозначный простой прямого действия закон без возмож­ности «обвешать» его инструкциями. Закон об инвестиционном клима­те и создание ситуации, где право­охранительные органы не будут ос­новным регулятором экономической жизни. Сейчас это так.

А что мешает власти это сде­лать? Непонимание этих ве­щей? Или неудобство изменений для нее, ненужность ей этих пра­вил?

— Думаю, это комплекс причин. Очень большое количество людей при государстве прекрасно конвер­тируют свое право проверять, разре­шать. Им комфортно. Ты можешь ни­чего не делать и при этом успешно участвовать в экономической жизни, на самом деле лишая ее каких-либо перспектив.

Вы сейчас особенно много обща­етесь с бизнесменами, которые задают вам вопрос: что делать? Из того, о чем они спрашивают и что они сами думают, могли бы вы сделать вывод о заблуждени­ях и иллюзиях предпринимате­лей?

— Сейчас качество бизнеса вырос­ло. Приоритет, который сегодня есть у владельцев, — это сохранить биз­нес, наращивая его эффективность. И основная масса готовится к то­му, чтобы так или иначе продол­жить развитие. Сказать, что сейчас существует какая-то повальная де­прессия и черная меланхолия, мы не можем.

Это адекватная реакция?

— Говоря про развитие бизнеса, я имею в виду «сохранить его», нара­щивая эффективность.

В общем и целом мы можем сказать, что все понимают, что 2015 год — это год не роста в масштабе, а год роста в качестве. Эти люди уже многое ви­дели, и они понимают, что год будет тяжелый, что надо будет затянуть все пояса. Но абсолютной новизной для нас ситуация не обладает. Биз­нес-люди — это как раз та катего­рия, которая каждым своим шагом отдаляла подобные события, разви­вая страну, но пока их влияния на то, чтобы такие события не наступили, недостаточно.